Взято от Мари

[by-deer-path]

Предлагаю такую игру.
Вы выкладываете здесь картинку (любую, какую только пожелаете), а я пишу по ней небольшой рассказ-зарисовку или фанфик на ваше усмотрение.

 Женя Вейко



Какой картынк, такой и набросок

Быстрей-быстрей-быстрей!

Стрекот клавиш, будто сухое и подзадоривающее щелканье кастаньет - быстрей-быстрей, пока мысль не ушла. Пока Она не улетела и не забрала столь светлую идею в небытие. Безумный ритм, дыхание нового века. Что это - новое веяние в литературе или дань какой-то моде? А гхыр, нас графоманов разберет!!!
Батарея чашек по правую руку все растет и растет, клавиши становятся горячими и будто пульсируют, торопят, пытаются что-то подсказать. Тонкая вязь слов превращается в предложения, те в абзацы, а те в страницы... очередного нетленного произведения.
Верный ноутбук испуганно таращится на перекосившуюся физиономию хозяина - волосы отчасти всклокочены, отчасти собраны в непонятную конструкцию, из которой в разные стороны топорщатся прядки, сосредоточенный взгляд слегка выпученных глаз. Нехороший такой взгляд - оценивающе-препарирующий.
А документ Ворда все растет и растет.
Сбоку жалобно мелькает окошко ICQ - кто-то безликий вновь хочет напомнить о себе? Раздраженный клик мышки, не вписывающийся в такт творчества - в инвиз. В инвиз! И на вольные просторы фантазии...
А за окном распускались почки, зеленела трава и курлыкали голуби. Смеялись и играли дети, шептались о чем-то жутко таинственном подростки, старушки умиленно вспоминали свою молодость.
Эти люди не знали о готовящейся им участи. И были счастливы этим.
А ты счастливо тарабанишь по клавиатуре, освобождая сознание, выпуская все мечты и фантазии.
Кто вспомнит через 50 лет этот день? Этих птиц и детей?
А твое произведение будет жить.. Значит снова в бой с реальностью, amigo и давай перетряхнем этот залежавшийся мирок!

Всем начинающим демиургам посвящается.

 Мари Анруа

Fleur - Синие тени



- Ты слишком задумчивая сегодня, cherie - удивительно, но этот мягкий баритон сводил когда-то с ума, заставлял сердце биться чаще, а сейчас... Только теперь карминно-алые губы слегка скривятся в усталой усмешке, а в черных глазах застынет просьба - Уйди.
В этом подлунном мире ничего не вечно - страсть, дружба, преданность, умиление и восхищение - весь этот спектр пустых человеческих эмоций, что кружит вокруг тебя, непознанная, как удушливый смерч. Как липкий кокон, эти бессмысленные телодвижения так похожи на ворох осенних листьев, влажных от дождя, послушных каждому порыву ветра... Нет, скорей на колоду карт! Тех карт! Самых любимых карт с черной рубашкой и золотым тиснением по краю, по которым можно читать судьбу этого мира. Которые никогда не лгут.
Поэтому, до рези в глазах, ты вглядываешься в неумолимую пляску мастей, надеясь увидеть хоть один лучик надежды - пусть вытащит кто-нибудь из этой топи, пусть спасет... Всесильная колдунья, прекрасная богиня - ты слишком устала, чтобы бороться, свеча твоей веры почти угасла.
Быть птицей запертой в золоченой клетке оказалось не слишком увлекательным занятием, ты потеряла свою свободу, стала одной из масок, что кружат по этому замку каждый вечер. Но упорно отказываешься признать это... Ты потеряла свою магию.
- Что мне сделать, чтобы вернуться?! Я не хочу оставаться тут! – северный ветер рвет прочь холодный шелк слишком пышных одежд, будто неистовый любовник, он стремиться обнажить твое тело, докопаться до твоей души. Твой верный спутник, колдунья, стал самым непримиримым врагом. Жестокая шутка судьбы.
С унылыми криками, чайки кружатся над вспенившимися волнами – нет ответа тебе. Ты сошла со своей тропы так давно, и ревнивые боги поспешили забыть про тебя… Отвергнутая дщерь.
Злые слезы отчаяния внезапно сожмут горло, так что перехватит дыхание, рухнешь ты на колени, как подкошенная – впившись пальцами в осклизлые и острые камни этого проклятого замка, ты будешь молить. О прощении ли, о смерти ли – кто знает? Духи молчаливы сегодня, они не хотят слышать тебя…
- Я ошиблась! Простите меня! – слова неохотно взмывают в небо, будто птицы с когда-то перебитыми крылами – неровно, постоянно срываясь и не надеясь на ответ. Боясь его.
А его слуги будут искать тебя, ты слышишь их встревоженные голоса, чуешь запах чадящих факелов… - Простите-простите-простите, - будешь твердить ты как умалишенная, сминая в пальцах дорогие ткани, разрывая их в клочья.
Тихий скребущий звук раздается все ближе и ближе, кажется, бежит кто-то по темному коридору – слишком быстро, будто летя над гранитными плитами.
Черная как смоль кошка замрет на мгновение перед коленопреклоненной фигурой, брезгливо принюхается к тяжелому аромату духов – слишком терпких, слишком простых. Не твоих…
В этом замке ничто тебя больше не держит – только привычка. – янтарные глаза зверька словно говорят с тобой, пока он надменно разглядывает жалкое создание перед своими лапами. – И никто не сможет тебя спасти. От самой себя.
Прерывистый вздох и разбитая картина, распотрошенная на мириады кусочков, составляется так быстро и ясно. Будто ответ всегда лежал на поверхности. Варварский, как сказал бы он. Но не самый плохой.
Хриплый хохот тонет в первых раскатах грома – решено! Слишком тернистым был путь сюда – к серой роскоши и фальшивому блеску.
Влажные плиты холодят босые ступни, факельный свет не смеет более касаться тебя, ведьма – он торопится скрыться, вжаться в дерево и даже погибнуть, чем встречаться с блеском черных глаз.
Только теперь ты вооружена – не столько своей силой, сколько прозаичным револьвером. Их ведь не пугают «бабушкины сказки» и предания – их пугает только гремящая ветка, такая знакомая и привычная их миру. Но такая непредсказуемая в твоих руках.
Они смеялись, когда изможденная голодом дикарка пыталась колдовать в зеркальном зале, суля им невиданные проклятья – как можно верить в такую чушь, будучи окруженным сверкающими светильниками, зеркалами и картинами? Когда от золота становится душно, а драгоценные камни – подарки земли – ценятся меньше, чем зола в камине?
Они изнывали от любопытства и скепсиса, когда дитя лесов и полей начала привыкать к заведенным порядкам. Когда перестала сбегать в замковый парк и отпускать на волю певчих птиц.
Они страдали от ревности и вожделения, когда звереныш превратился в недосягаемую жемчужину, стал достойным завершением коллекции.
Сквозь неприкрытые двери зала доносился фальшивый смех и мельтешащий обрывок какой-то мелодии. Тихий щелчок взводимого курка.
- Я обрету свободу. Я заберу свою душу. Я вернусь домой.
Теперь пришло время испугаться вам, о сверкающее общество, погрязшее в грязи – неуловимым движением ведьма зашла в сверкающий красками бальный зал.

 69 jamming bananas




По городу давным-давно ходили-бродили ничего незначащие слухи, что, якобы, старинный пешеходный мост ведет куда-то По Ту Сторону. Прецедентов подобного перехода конечно же не было, но жители почему-то верили в эту легенду. Каждый возраст по своему - дети, не обращая малейшего внимания на всевозможные запреты, носились по нему туда-сюда табунами, так же как их родители, что пробирались к этому "порталу" в более позднее время, и тоже надеялись, что когда-нибудь, все-таки проберутся на ту сторону. Туда где никого раньше не было.
Алчущие неизведанного приходили туда и в полночь, и в ливни и в прочие природные явления, приносили жертвы, читали заклятья, давали обещания и зароки или просто умоляли. И не то, чтобы жизнь в этом городе была плохой, просто, раз есть такая возможность - значит надо пользоваться, не так ли?
Юная девушка в белом платье еще ни разу не пыталась изменить свою жизнь, да и не знала она про это дурацкое поверье. Просто до свидания осталось всего лишь двадцать минут, а быстро перебраться на тот берег, кроме как здесь было не где.
Простые обыватели, которых в очередной раз не перенесло в лучший мир, с кривыми усмешками следили за неловкими шагами хрупкого создания и скептично перешептывались.
- Смотри, и эта туда же. Что им на месте не сидится? - никто ведь не мог бы обвинить их самих в жажде познать волшебное - на перилах моста висели ковры, которые семейная пара не очень-то усердно, но выбивала. И как же в такой ситуации не позлословить за спиной очередной искательницы приключений?
Девушка непонимающе пожала плечами и продолжила свой путь - теплое солнце отражалось от смятой ветерком поверхности реки и касалось задорными бликами бархатистой кожи и ржавых перекрытий. Вокруг белокурой "путешественницы" будто роились светлячки и стороннему наблюдателю и вправду могло показаться, что это странное создание, то ли перемещается По Ту Сторону, толи появляется из нее.
Сердце девушки билось так часто-часто, она уже видела своего любимого и не в силах сдержаться побежала...
Рука фотографа, тоже случайно оказавшегося здесь, дрогнула, и этот волшебный миг остался жить в веках.

- Ба! Ну ба-а-а-а-а! - вдруг капризно занудела с подлокотника кресла маленькая девочка, удивленно смотревшая на мечтательную улыбку пожилой женщины. Недовольно насупившись, из-за того, что очередная история закончилась на самом интересном месте, девчушка начала делать частые вдохи, чтобы банально разреветься и обратить на себя внимание.
- Что милая? - женщина вздрогнула и ласково коснулась льняных кудряшек. - Ты что-то спросила?
- А что было дальше? Девушка перешла в какую-то волшебную страну, да?! - синеглазый ангел с невыносимым характером, жадно вглядывался то в лицо бабушки, то в старинный альбом с поблекшими фотографиями.
- Конечно, перешла. На самую лучшую и прекрасную сторону, - старушка заговорщически подмигнула и поднялась с кресла. - А теперь, мое сокровище, тебе пора спать.

- Я тоже попаду туда, да, а, ба? - девочка пыталась сдержать закрывающиеся веки и не поддаваться убаюкивающему порошку Оле-Лукойле. - В ту волшебную страну, где пляшут светлячки из Солнца? – и, не дождавшись ответа, ребенок засыпает.
- Конечно, попадешь, деточка, - мягко улыбнулась женщина и вышла из комнаты.

- Что за история была на этот раз? - глухо и неразборчиво, из-за потухшей трубки, поинтересовался некто, скрытый газетой. - Золушка? Белоснежка и семь гномов?
- Наша история. - как бы невзначай бросила женщина, поднимая с пола укатившийся клубок с шерстью.
- А ну-да, ну-да... - вроде бы безразлично пробормотал газетный лист. - Это про ангела, спустившегося с небес? - в чуть хрипловатом голосе слышалась явная ирония. Как треск упрямого полена в нарастающем гуле камина. Или как стрекот сверчка в тихой летней ночи. Вроде незаметно, но так привычно и необходимо.
- Да, про мост На Ту Сторону.

 Ligra



- Люди бывают иногда такими жестокими, - пробурчало могильное гхырище, жутчайшее упырище, страхолюдина клята, а для близких знакомых просто - Василек. Ведьмаки вновь гоняли его по родным буеракам, стремясь отомстить за каких-то якобы пожеванных младых селянок.
- И зачем мне какие-то девушеки.. тьфу.. девушки? - озадаченно думало создание, блаженно внюхиваясь в вроде бы невзрачную россыпь полевых цветов. - я, вообще-то, вегетарианец. Да еще, только без обид - шуму от вас человеков слишком много. Особенно от особей женского пола. Захочешь выйти и предупредить - туда не ходи, сюда ходи, а то в болото попадешь - совсем утоплый будешь, ка-а-а-к начнут визжать, пищать и кусаться! Ка-а-ак начнут хвататься за амулеты и серебро - одно растение крайне отрицательно относилось к покиданию родного дерна, поэтому кривополамус был вынужден замолкнуть и цапнуть хвощ зубами.
- Нет, сами кресты меня совершенно не пугают, но они же их хранят.. ну.. ну ты меня понимаешь, - чудище смущенно заалело и вновь скрылось в цветах по самый кончик носа.
Ученик волшебника понимающе покивал и развернул свой нехитрый обед - добывать рога и копыта кривополамуса он должен еще по меньшей мере до полуночи, а голод - тоже не самое несговорчивое создание. Вот будет физиономия у мастера, когда вместо легендарных, а потому недостижимых компонентов для магических операций, "бездарь" притащит ему кучу полезных травок-муравок.
- А почему тебя Васильком зовут? - сквозь бутерброд спросил он, заслышав тихий шелест травы - создание чутко замерло, как дворовая кошка, укравшая из бочки селедочный хвост. Правда вместо оного, из пасти монстра торчал пучок фиолетовых цветочков - маг странно хрюкнул, и чуть было не свалился с булыжника. Физиономия (язык не поворачивался назвать это мордой) у зверя была очень уж умильной.
- Мама говорит, что небо в день моего рождения было такого цвета. Да и красивые это цветы, хоть и совершенно не пользительные. - травянистый холмик вырос еще на пару вершков. - Ну, чего тебе там еще надыть найти? - Василек ничтоже сумняшеся ткнулся мордой в пергамент, лежавший на коленях травника. Мальчишка вздрогнул - все-таки рефлексы, какие-никакие уже успели выработаться, но вместо вполне закономерных и громогласных криков - воплей и посулов всяческих бед, он просто коснулся макушки, обтянутой бархатной шкурой и погладил Василька.
Черные точки, образовывавшие хитросплетение рун и все возможных каббалистических знаков затлели неярким гнилушечным светом, совершенно не жутким или страшным, а ... уютным сиянием светлячка в темную летнюю ночь. Как теплые воды широкой реки, сознание кривополамуса потекло в голову паренька, дополняя виденную картину мира, насыщая ее красками, запахами и звуками. Оживляя...
Светло-голубые глаза, чей цвет колебался на тонкой грани между холодной сталью и успокаивающим туманом, пристально и с легкой насмешкой вглядывались в черные угли. Василек мерцал, изменялся, расплывался на внезапно поднявшемся ветру, рос... пока не стал нависать над замершим пареньком.
Пряный запах заброшенной лесной купели обдал юношу с головы до ног, послышался задорный смех всевозможных лесных духов, а прямо перед ним стоял он... Великий Король, повелитель Дубрав, Владыка Чащоб - пугающий, таинственный и трогательный?
- Про тебя будут говорить, юный кудесник, - в раздавшемся голосе слышался мятежный рокот сосен и шелковистый шепот елей, его невозможно было отделить от прочих звуков, и невозможно было забыть. – Отмеченный духами. Говорящий с нами. – когтистая лапа накрыла ладонь мага и тот, будто сквозь пелену, почувствовал легкое покалывание.
Сияющие точки, медленно извиваясь подобно змеям, сползали с коричневой шкуры и проступали на бледной коже, свивались в непонятные узоры.
А утром, маг проснулся среди залитой солнцем поляны, от сердитого окрика мага – не было ни Василька, ни Короля, только горка вымокших в утренней росе цветов и… спираль из черных точек на тыльной стороне ладони.

 Erich Hartmann





Сергей Курехин - Воспоминания о Марии

- И у тебя на этот счет есть какие-нибудь идеи?
- Человечество - потомок какой-нибудь древней, но, к сожалению, захиревшей расы! Она была настолько велика и могущественна, что ее боялись все Чужие! - говорить, чтобы верить. Чтобы хотя бы один голос поддерживал в этой сухой и насмешливой тишине.
- А погибла она из-за простой простуды - профессор с кашлем откинулся на спинку стула и зашелся в отрывистом хохоте. - Н-да, а я думал, мы переросли эту романтическую ересь. Ну, объясни, какие у тебя есть доказательства? Кроме досужих домыслов и красивых легенд? - он был раздосадован. Его лучший выпускник, будущий космопилот.. и тоже верит в эту мистическую чушь?!
- Я видел Врата! - юноша порывисто подался вперед, припечатывая ладонью белесый пластиковый прямоугольник. Обычная фотография, повернутая "рубашкой" наверх - как какая-нибудь карта, под рукой шулера.
- Молодой человек...
- Нет! Вы послушайте меня - я нашел их, понимаете?! - взволнованный шепот, прерывающийся голос и покрывшая лоб испарина. Храни нас Матушка, подумал старик, чувствуя, что этот глупый, необъяснимый юношеский пыл пробуждает что-то внутри. Давно забытое и похороненное, и, вроде бы, столь удачно развеянное по ветру... Но как оказалось не до конца.
- Слышал голоса и видел! Видел, как туда уходили люди, видел собственными глазами! - кадет стремился рассказать, поделиться своей тайной, найти поддержку. А может, просто воскрешал в памяти тот странный вечер.

Их было много в этом наборе - все как на подбор, похожи как братья и все - рыжие, честные и влюбленные. В свою Родину, в свою маленькую сине-зеленую планетку, в самых достойных девушек и конечно же в общее дело. Но именно неугомонное трио, самых отъявленных идеалистов попортило крови всем без исключения - Инка, Юм и Герра. Сказать, что они были неугомонными, значит не сказать ничего. Они были одержимы черным бархатным космосом, они рвались туда, эти романтики нового века. Им бы спасать прекрасных инопланетных принцесс и не знать горя, но...
Они познали Врата. А врата познали Их.

Серебристый флаер мягко ткнулся носом в темное разнотравье, волны с легким шорохом набегали на береговую гальку, а в воздухе витал аромат приключений. Инка порывисто откинул прядь, лезшую в глаза, и в три размашистых прыжка оказался на небольшом холмике - погасло несколько десятков неизведанных пока галактик. Силуэт, нарисованный тушью, воздел руки, и пропало еще несколько миров.
Юм скептично поморщился, пытаясь выдавить из намокшего передатчика хоть крохи информации, но техника только обиженно мигала монитором и отказывалась идти на контакт.
- Сволочь! - яростно вскрикнул навигатор, отчаявшись в своих реаниматорских способностях, и сломя голову понесся за хохочущим Геррой. - Скотина криворукая! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Ты понимаешь, что мы тут застряли?! - громкие крики досаждали Инке. Портили такую картину.
- Ну что вы как дети, а? - мрачно прогундосил он и получил легкую затрещину, от пробегавшего мимо друга.
- Опять разворчался, старикашка, - Герра вел себя как дорвавшийся до охоты волчонок, подкалывал друзей, выводя их из себя и заводя все дальше и дальше в необжитые земли.
Мимо его виска просвистел алюминиевый коробок и с вкрадчивым стуком проскакал пару метров по каменным плитам. Троица замерла как вкопанная, недоверчиво оглядывая выросшие из неоткуда руины – не осыпавшийся от времени арочный вход, слабые намеки на стены. По этому памятнику древних годами разгуливал только бродяга-ветер, но сейчас он упорхнул вспугнутой пташкой - осталась только гнетущая тишина.
В которой мерцало, извивалось и пело тончайшее марево - то свивалось в неповторимые узоры, то пропадало, оставляя в душе мятежное ощущение пустоты и одиночества. Но потом проступало вновь, манило и звало.

На лице кадета застыло странное выражение - даже в залитой солнцем аудитории, по нему бродили потусторонние тени. Старый профессор боялся лишний раз пошевелиться. Боги, неужели свершилось... Неужели Врата появились вновь?

Герра и Юм смотрели на арку, как завороженные и медленно подходили все ближе и ближе, а я не мог решиться. Во всей этой текучести и неординарности читался вызов, проявлялись мириады незаданных вопросов - смог бы я дать правильный ответ? Оказаться достойным этой чести?
Смог бы я оставить свой мир, не получив четкой гарантии на возвращение? Нет. Я всегда был слишком ответственным. Я всегда был трусом.
С серебристым шорохом мои друзья вознеслись к тысячам холодных и притягательных звезд, а я так и остался стоять в позе "великого и ужасного Человечища" с воздетыми руками и залитой злыми слезами физиономией.
У меня были миллионы оправданий - начавшаяся война, тысячи спасенных жизней, коллекция медалей и орденов, россыпи ученых степеней, десяток потомков и почитателей. Но Врата больше никогда не появлялись на моем пути... до этого дня.

Фотография и в самом деле не врала - на той же самой возвышенности и то же самое строение. Кадет уже давно ушел, а старик узловатой рукой касался серебристого отпечатка путеводных нитей. Значит вторую попытку все-таки иногда дают...

 Foreighne



спасибо фильму "Август Раш"

Она придет и сыграет по вам реквием...

Дева с плачущим лицом, в окружении четырех безликих призраков, она будет стоять посреди разваливающегося мира, прекрасная, отстраненная от рек крови и черепов, расползающихся в прах. Безразличная ко всему, кроме своего инструмента - настолько же живого, сколь и бездушного. Со смычка этой скрипки все время срываются капли алого цвета...

Все без исключения считают ее хозяйкой положения, хотя на самом деле она распоследняя из рабынь реальности.

И осанка у нее столь горделива, только из-за массивной цепи, что скрывается в тяжелых складках парчи и тянет ее назад - в сумерки. И кровь стекающая вниз - ее собственная, пущенная неосторожным и яростным движением из плеча. Музыка - это талант замешанный на боли...
Небеса опадают серым пеплом мимо нее, с тихим шорохом клепсидры, отмеряющей срок жизни, срок ее пленения по эту сторону. И за ними нет бесконечного звездного неба, или сурового лика Всерадетеля, белоснежных райских кущ. За ними только бесконечная пелена облаков. Серая кисея поражающая своим многоцветием и глубиной оттенков.

Ветер треплет бесплотные страницы книги Судеб, на которую бросает тень заточенная коса. Шорох шагов отмеряет незатейливый ритм, изредка прерывающийся громогласным рокотом гравия - это лишь черновой набросок, которому не хватает красок. Не хватает души - такой пронизывающей, парящей и неповторимой. Как свободная и поэтому одинокая птица на бескрайнем просторе небес.

Странный оркестр сбивается с шага и замирает - невидимые лица, скрытые капюшонами поворачиваются к ней. Ждут.
Ждут, пока в абсолютной тишине не раздастся тончайшая трель, прекрасная, удивительная, от которой дрожат сердца даже четырех всадников Апокалипсиса. Ведь такая аномалия может быть и у них...

И вздохнет тогда повелительница, подкрутив слегка колки... и Скрипка сквозь пелену Времени запоет совершенно по-другому.


 Норлин Илонвэ



Он был странным самый старший из сынов Финвэ, но никто из прочих нолдо не мог понять, что же именно смущало их в облике этого юноши. Может осознание собственной незначимости по сравнению с ним? Ведь когда к нему обращались, даже с важным делом, один только взгляд черных, как угли глаз, с затаенным в глубине пламенем, одно лишь насмешливое движение бровей повергало просителя в смятение. Но эльфы не могли сторониться Куруфинвэ - он притягивал всех без исключения. Как открытое свечное пламя беззаботных мотыльков.
Прекраснейшие из дев томились от любви к нему, надеясь и молясь Валар, чтобы он обратил на них внимание, юноши хотели быть его друзьями, чтобы сопровождать всюду, а зрелые и мудрые мужи слушали его речи, поражаясь знаниям и силе, что сквозила в них. Все это было прекрасными задатками для будущего Короля, но...
Феанору было совершенно безразлично, как к нему относятся остальные соплеменники и, тем более, он не собирался становиться вождем для всех нолдо - кто бы позволил ему пропадать тогда неделями в мастерской? Важные государственные дело вынудили бы потерять так много - чертежи, невоплощенные на бумаге мысли. Иными словами, все то богатство, раскидываться которым было бы совершенно неприемлемо.

- Ты же мой наследник! - темноволосый эльф укоризненно смотрел на хмурого сына - Индис раздраженно отметила, что твердости в его взгляде и голосе не было. Скорей просьба, с которой мать просит непослушное дитя бросить поднятый сор.
- Я не буду. - спокойным голосом ответил Куруфинвэ, не меняя интонаций уже на протяжении часа. Супруга Финвэ прекрасно понимала, что он не отказывается от трона, а просто играет на ее нервах и честолюбивых планах насчет Финголфина. Пальцы смяли тонкую ткань накидки и она поспешила перевести взгляд на лепнину, украшавшую зал. Пасынок не должен заметить, как глубоко задел ее чувства.

И только скрываясь за кованными дверьми мастерской, он мог снимать многочисленные маски и оставаться самим с собой наедине. Наедине с искусством и вдохновением. Изнуряя себя, Феанор гнался за неумолимо ускользающими образами, будто боялся остановиться и потерять Путеводную Звезду. Сотни листов были испещрены мелким подчерком, схематичными рисунками и схемами; на полках росло войско из высеченных скульптур, появлялись новые подставки с выкованными мечами, кинжалами - все то, что он никогда никому не покажет. Не явит белому свету их холодную красоту.
Потому что в каждом творении таилась частица его души и именно она придавала им уникальность и заставляла его безумно ревновать к любому случайному зрителю.

Он боялся, что тот сможет обрести над ним власть, в тот мятежный миг, когда вдохновение воплотилось в материю, а сумятица чувств не позволяет понять до конца - доволен он произошедшим или нет. Когда горевшее внутри пламя затихало и становилось покорным и мягким.

Тихо скрипнула дверь и, в открывшуюся щель, заглянул младший отпрыск Финвэ – ему опять не спалось и что-то провело его через весь дворец к этим обычно запертым покоям. К слову сказать, тут ему было запрещено появляться, но он никогда не мог понять, почему мама так категорична.
Взгляд золотоволосого мальчишки скользнул по незаконченным механизмам – Куруфинвэ давно обещал сделать ему новую игрушку – и остановился на спящем брате. Подле него стояла заготовка для будущей мраморной скульптуры – ваятель заснул, не успев даже снять кожаного фартука и отложить молоток. Это было так странно, как и последовавшая мысль – он же совсем еще юный…
Финарфин усмехнулся, будто убедившись в какой-то своей догадке, и мягко притворил за собой дверь.
- Он хороший. – прошептал он, повернувшись к невидимой отсюда Таникветиль, горе Манвэ. – Просто его никто не понимает.

[J]Хельга фон Рип[/J]

Картинка и обещанный подарок, cherie)))




Еще один вечер в театре человеческих чувств.

Ильма коснулась щеточкой ресниц и критично осмотрела свое отражение - без напускного кокетства столь присущего начинающим "танцоркам", но с четким осознанием своей красоты. Эти зрители всегда придирчивы, потому что платят. Но актриса сама должна отдавать себе отчет - твои проблемы тут никого не касаются.
Беглое прикосновение к белокурым волосам и с легким шорохом ниспадающей ткани девушка поднимается на ноги - начинался финальный этап изнурительной подготовки. Кружится хоровод из лиц горничных, кто-то касается пуховкой щек, оскорблено шипит флакончик духов, на замысловатую прическу крепят легчайшую шляпку со страусовыми перьями, кто-то шепчет ненужные слова поддержки.

И с чего вы взяли, что я несчастна? Вы хоть раз видели освещенный лампами зал, лица, что обращены ко мне и ловят каждое движение, их жаркое дыхание и лихорадочный шепот. Купаясь в этом тепле, я чувствую себя богиней - Ильма резким движением отстраняет от себя всех и взбегает по шатким деревянным ступеням наверх.
- Ты готова? - распорядитель, как обычно появился из неоткуда и с самодовольной улыбкой окинул оценивающим взглядом свою жемчужину.
- А публика?
- Рвет и мечет... - ласковое и невесомое прикосновение, оправляющее складку. И ответная улыбка , с которой голодная пятнадцатилетняя девчонка впервые заглянула в лицо импозантному мужчине на Монмартре - быстрая и незаметная постороннему. Их маленький секрет.

Зал зашелся неистовым ревом, когда легконогая девушка выбежала на помост - который раз, а будто самый первый. Это упоительное мгновение, когда ее боготворят, превозносят, завидуют и ревнуют. Миг, когда она правит этими жалкими людишками.

Луч прожектора высереребрил короткие волосы гитаристки, сидевшей на высоком стуле - озорной взгляд светло-синих глаз, неосторожное прикосновение к чутким струнам. Резкий аккорд разорвал появившееся наваждение, но последовавшая за этим инцидентом трель, сгладила появившуюся шероховатость, как волна исправляет острые края гальки. Зрители могли поклясться, что мгновение назад сцена была пуста, что это странное создание будто вынырнуло из складок тьмы.
Загорелые пальцы безбожно терзали нервы и струны, прядь волос упала на повязку, пересекавшую лицо, в тишине между аккордами звякнули крупные серьги - будто не в силах сдерживать посылы музыки, гитаристка вскочила на ноги и оттолкнула стул прочь. Это было танго с незримым партнером и всем залом одновременно - жаркое, пугающее и свободное.
Рукава белоснежной рубашки напоминали крылья морской чайки, резкие перепады в мелодии - ее пронзительные крики, шорох скользящих шагов - мягкий рокот волн...
Но вот гитара заканчивает свое пение, девушка с белоснежными волосами замирает и вновь растворяется в темноте и времени.

Сорвав с пепельных волос цилиндр, женщина схватила с ближайшего подноса тонконогий бокал и залпом выпила прозрачную жидкость. Одежда, столь явного мужского покроя, придавала ее фигуре еще большую таинственность и мистичность. Но на чужие взгляды она совершенно не обращала внимания, с царственной отчужденностью пробежав взглядом по играющим на зеленых суконных столах мужчинах. Освещенная мягким светом канделябров, окутанная рваными облаками сигаретного дыма, эта незнакомка походила на королеву, сбежавшую со скучного приема и из любопытства зашедшую в казино. Кончиками пальцев, простучав веселенький мотивчик по хрупкому стеклу, женщина кривовато усмехнулась и швырнула пустой бокал в камин - резкий звон сменился раздраженным гулом потревоженного пламени.
Жесткая демонстрация силы сменилась невинным трепетанием ресниц и шаловливой улыбкой - совершенно не ведаю, что творю...

Томно облокотившись на мраморную столешницу, рыжеволосая красотка следила за кружащимися парами, как кошка следит за порхающими перед носом птицами - вроде бы лениво, нехотя, но стоит одной из намеченных жертве подлететь слишком быстро... Резкий взмах когтистой лапки и хищник удовлетворенно мурчит.
Кукольное лицо, цветом напоминающее знаменитый дрезденский фарфор, жгучая зелень изумрудных глаз и совершенно неуправляемая грива из рубиновых нитей - дорогая игрушка. Опасная игрушка... Галатея нового времени.
Ей подобных создают человеческие фантазии и вожделение, забывая порой наделить трепещущей в груди птицей, но об этой промашке "заказчики" узнают слишком поздно. Когда уже ни о какой жалости не может быть и речи.
Когтистая лапка в бархатной перчатке уже протянута очередному сверкающему бриллиантами кавалеру, а оркестр поспешно переводит дыхание и начинает новый танец. Это закон - ваше желание... Мое развлечение.

Темными летними сумерками вокруг него всегда пляшут Тени - надоедливые, скучные и однообразные. Они становятся податливым воском от одной его улыбки и прикосновения, мгновенно теряя всякую ценность и самобытность. Их жалкие потуги задержать его уход так наивны и бессмысленны, что яростная гарпия Отчаяние не сразу прилетает на его плечо и вонзается костяными когтями в плоть.
Им кажется, что он одинок, потерян и нуждается в тепле и ласке, они готовы принять его боль и помочь ему забыть... Её. Но все их попытки оказываются лишь прахом и тленом, искрами, что стремятся заменить то бушующее пламя чувств.
Теням не понять, почему ласкающий баритон внезапно оборачивается звериным рыком, почему столь надежные и сильные руки становятся холодными и жесткими, и почему же он каждый раз уходит.
Тот, кто однажды потерял свою любовь, всегда жесток и безжалостен в отчаянных поисках замены... Но миру каждый раз сложно противостоять этой лихорадочной настойчивости, все трудней прятать её. И, кажется, Он взял, наконец, верный след.

 Львенок Сен-Клер Элессар



- Мы же прощаемся не навсегда, правда? - тихий шепот, едва слышный в рокоте волн, как и наполненные болью и отчаянием светло-голубые глаза – безжалостные отметины произошедшего, но не пережитого и забытого кошмара. Липкий ужас, что ее могут заставить остаться и такой детский страх перед неизведанным, тяжкий груз вины за собственную слабость опутывали тонкую фигуру эльфийки, лежащей на носилках, как те орочьи кандалы. Слезы вновь потекли по белым щекам, по незажившим еще ранам, застилая взор и искажая лица любимых.
- За прощанием всегда будет новая встреча... - смятая и неуверенная улыбка отца в ответ, бледный и жалкий оттиск былых эмоций. Несмотря на свои страдания, она знала, что он пытается загнать свою боль, как можно глубже и ни в коем случае не позволить ей видеть, как тяжело дается каждая минута. Но стойкость изменила сереброволосому мудрецу из Лотлориена – глубокие скорбные морщины вокруг рта останутся на всю оставшуюся жизнь. Как и это тяжелое воспоминания.
Но ты ни с кем не поделишься этим, adar, потому что другим было намного хуже. Застывшие лица Нэрвен и Элронда, хранящие молчание и так же отчаянно сдерживающие чувства. Безмолвные слезы Арвен и близнецов… Они все понимали, но не могли со спокойным сердцем принять этот миг. Никто бы не смог.
Прощание всего лишь на Вечность.
Как же жалобно кричит чайка, взмывая над серым кораблем, а солнце теплыми лучами вызолотило воды Гаваней, прочерчивая дорогу на Запад – безжалостные и резкие мазки, дополнявшие эту картину. Ранившие в самое сердце больней червленой стали.
- Владыка, корабль уже готов.
Тихий голос Кирдана Корабела был лишен напускного сочувствия и жалости – слишком многих сцен, подобной этой, был он невольным свидетелем, и его спокойствие было самым драгоценным подарком для страдалицы. Как и покой, благодать Валинора.
Серебристый ручеек, равно наполнявший своим мелодичным пением, как Золотой лес, так и светлые залы Дольна, затих и страшился любого резкого движения – беззвучный крик, чуть не сорвался с бледных губ, когда носилки приподняли над сходнями. Взгляд совсем еще молодой женщины полный слез остановился на плачущих детях, на возлюбленном и родителях, сохраняя их в своем сердце.
- Ni auta Numenna – прошептала Келебриан, скрываясь за высокими бортами корабля.
Тихий стон сорвался с губ Владыки Ривенделла, когда корабль начал сливаться с нечеткой линией горизонта, он подался вперед, не обращая внимания на удерживающие руки тестя. Бездумный взор и совершенно сухие глаза – высшая ступень отчаяния, когда даже голоса собственных детей кажутся далекими и едва слышными. Чужими.
Арвен рыдала, уткнувшись в плечо Галадриэль, которая, не отрываясь, смотрела вслед за почти растаявшим росчерком мачт, Элладан и Элрохир, опустив глаза, до побелевших костяшек сжимали рукояти мечей, а потом, резко развернувшись почти побежали прочь.
Их боль требовала мщения, они дали обещание, пусть не столь губительное, как легендарная Клятва Феанора, но такую же нестерпимую и яростную. Им нужно было время.
- Как и всем нам, - тихо проговорила Артанис, ласково обнимая утихшую внучку и касаясь губами ее лба.
- Время лучший лекарь. – проронил Кирдан, а Элронд наконец смог выдохнуть и расслабиться. Мы не эйданы, у нас еще есть надежда…

- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана -
Прольемся чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольемся пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы -
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду -
Не забывай меня, любимый -
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?

- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?

- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.

И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь...
С любимыми не расставайтесь...
С любимыми не расставайтесь...
Всей кровью прорастайте в них.
И каждый раз навек прощайтесь...
И каждый раз навек прощайтесь...
И каждый раз навек прощайтесь...
Когда уходите на миг!

 Морриган Куарэллах



Кто-то из нам подобных живет только от сезона к сезону, зачеркивая дни на календаре, и воскрешая в памяти каждые минуты уже упорхнувшего лета. Но в пустых мечтаниях и бесплотных думах ведь так просто заблудиться, спутать события, произошедшие и вымышленные, потерять свободу.
Да и просто это как-то, братцы-кролики, встречаться с океаном лишь три месяца из двенадцати, ведь, несмотря на всю свою своенравность, независимость и горделивую спесь, он очень сильно привязывается к нам. И так боится остаться один на долгие и холодные месяцы.
Золотые дюны уже опустели, песочные замки развеяло ветрами, но те же волны все с тем же завидным постоянством накатывают на берег, будто океан пытается достать хотя бы одного человека. Как ребенок слепо шарит под кроватью в поисках закатившейся игрушки – до последнего веря, что она там лежит.
Но чуткие и мягкие пальцы вместо заветной цели касаются лишь смятого фантика от конфеты, мелкого сора и больно царапаются об бутылочный осколок – в глазах стихии замирают слезы, выражение глубокой обиды и она кричит, бьется в душных объятиях суши. Гневная, неудержимая и обманутая…
И тогда приходим мы – оставляем далеко на берегу обшарпанный грузовичок и на перегонки несемся по заснеженному песку. Что такое холод атмосферы по сравнению с горячими поцелуями стальных вод? Острый нос доски подминает под себя заиндевевшие барашки волн, которые внезапно вспархивают в потоки воздуха и становятся белоснежным снегом. Свист ветра напоминает радостный и сбивчивый шепот.
- Пришли… пришли.. пришли…
И не было прощания. Был только слишком длинный перерыв между двумя встречами. Свобода не бывает много…

С обрывистого склона на группу странных людей недоумевающее косилось древнее божество – оно не могло понять, со своего каменного постамента не могло разглядеть, что же притягивает их в острых как бритва камнях. В свирепых и безудержных волнах, в жутком и промозглом вое ветра в отчаянных воплях чаек.
И почему же сестра стихия не сломает их глупые тростинки, что впиваются в ее тело как занозы, почему раз за разом выносит упавшего человека на сушу – бережно и нежно касаясь холодной ладонью напоследок.
- В этой игре должен быть какой-то смысл – глубокомысленно пробормотало оно, с легкой тоской оглядев свое растрескавшееся гранитное покрывало. – Не может же это быть просто так… право слово.
- А разве любят из-за смысла? – ликующе восликнул в ответ океан, приподнимая новую складку своего одеяния…

 Неистовый Орландо



Сквозь стальные решетки зверь совершенно пустым взглядом смотрел на проходящих мимо людей, не обращая внимания на их попытки расшевелить его, заинтересовать замусоленными фантиками или огрызками, не замечая сочувственных взглядов. Черно-рыжие бока часто-часто вздымались, от чего ненавистная стальная цепь со звоном перекатывалась по серому бетонному полу. Прочие его соседи были лишены подобного украшения, но Реар слишком плохо вел себя в первые дни пленения - бросался на заграждения, рычал на посетителей, с неукротимой яростью надеялся зацепить хоть одного из Двуногой Стаи и затащить к себе. Чтобы отомстить. Чтобы унять разъедающую боль от предательства.
Но время шло, тигр неделями не видел мяса и вроде успокоился - несмолкаемый рев не разносился над вольером, но зверь перестал обращать внимания на еду, и, забываясь в скомканном сне, мечтал, что больше не сможет открыть глаз.

Такая простая и незамысловатая игра, вроде бы недостойное времяпрепровождение для грозного хищника, но он почему-то позволял ей раз за разом "догонять" себя, валить на землю. И морщился, как довольный кот, когда тонкие руки зарывались в густую шерсть и бесстрашно дергали за белые проволоки усов. Басовитое мурлыкание шло из глубин сердца, бессмертной души, когда его воспитанница, тщедушный безволосой выкормыш, звонко целовала влажный нос и с хохотом убегала прочь - сначала как детеныш, на четырех лапах, а потом, как прочие ее сородичи - на двух. На своем языке он звал ее - Рирша - что значило ясноокая.
- Она совсем, как дочь тебе, Реар. - говорили остальные, не догадываясь, что девочка сумела задеть и прочие струны его души.

Когда же в джунгли пришли охотники с Алым Цветком в руках, он был слишком далеко от логова, тревожные вопли птиц вынудили его бросить добычу и броситься обратно. Опасность! Двуногая Стая пришла на наши земли! Его сородичи бесплотными тенями устремлялись прочь, под плотное переплетение лиан и кустарников. Их крики и мольбы раздавались со всех сторон.
- Брат! Остановись! Забудь про нее! Оставь! Спасайся! Одумайся!
Но жизнь Рирши была дороже для него, чем свобода, чем его собственное безбедное существование, как царя этих земель. Ради нее он бросился в заросли горящего кустарника, чтобы вытащить наружу сопротивляющегося человеческого детеныша. Ради нее он забыл прошлое и начал жить заново. Ради нее он изменился.

И все это пошло прахом, когда в группе вооруженных людей, он увидел ее - одетую в костюм, цветом напоминавший песок под первыми лучами солнца, с гремящей веткой в руках. Собранную, холодную и чужую. В янтарных глазах тигра мелькнуло удивление, сменившееся страхом.

Аркан, сдавивший горло был лишь малой болью – когда Рирша хотела, было коснуться его шерсти напоследок, а быть может, это была просто мимолетная игра тьмы со светом? - в лопатку вонзилось странное насекомое, от которого так хотелось спать.
- Предательница, - прошептал Реар, проваливаясь во тьму.

Время - это постоянство, череда отрывочных событий и ощущений - ящик, наполненный вонючей соломой, непрекращающаяся качка, резкие отрывистые фразы, которыми обменивались двуногие. И полный хаос из запахов.

Вот и сейчас он чуял так много - резкие цветочные ароматы от человеческих самок, фимиам табачных кустов от самцов, приторно-сладкие следы детенышей - все слишком просто и неинтересно. И, несмотря на все, тигр каждый день ждал, что его воспитанница вернется. Надеялся, что это было ошибкой.
- Ты стал слишком старым, - лениво пробормотала из соседней клетки Терра, - таким как они. Пустые мечтания, надежды...
- Замолчи.
- Ну-да, ну-да, обидчивый маразматик. Она не придет. Даже в твоих дурацких снах!

Может она права? Как дочь могла найти его тут, за сотни миль от родного логова? И зачем ей искать его? Время радости прошло - осталось только смиренно ждать конца.
Порыв сухого ветра поднял в воздух тучи пыли и сора, и великодушно разметал их по клеткам, тем самым, показывая, что большие волосатые зверюги его крайне заботят. Но в этот раз он донес до носа Реара еще и тонкий аромат цветов его родины, только-только умытые хрустальными каплями росы. Теплое индийское солнце только слегка коснулось их лепестков, не успев еще поцеловать, как следует.
- Мне нужен этот зверь. - властный голос, от которого за версту исходила первозданная и опасная сила уверенного в себе создания. В независимости от вида и подвида.
- Но мадам, он слишком старый. Да и зоопарк не торгует животными. - как же ты лебезишь перед ней, тигр ехидно фыркнул и перевернулся на другой бок, несмотря при этом вперед. В кои то веки ему была безразлична его дальнейшая судьба.
- Я представитель заповедника, и мне нужна эта особь для увеличения тигриной популяции. - зашуршала ткань одежды - служитель зоопарка смущенно замялся.
- Раз у вас есть постановление, я не смею вам перечить. Он ваш.

И вновь петля на шее, запрокидывающая голову назад, жалящий укус - что-то прокричала Терра, и мир вновь содрогнулся и подернулся пеленой. Это конец - облегченно вздохнул тигр, вытягиваясь на полу.

Настырная птица орала прямо над ухом - Утро пришло! Утро явилось! Утро! Утро! - от этого вопля хотелось заворчать и зажать уши лапами.
- Уймись, - прорычал Реар, - неужели и на этом свете не будет от вас покоя.
- Опять ворчишь, как какой-нибудь старикашка - в слишком поспешно раскрытые глаза резко ударил солнечный свет, ослепив хищника. - не может быть, но этот голос. - И если ты поднимешь свой блохастый зад от земли, я покажу тебе одно неплохое место для охоты. - сомнений не могло больше быть.
Хищник резко бросился вперед, опрокидывая на спину хохочущую девчонку и шутливо прихватывая клыками ее нежную смуглую кожу, они катились по траве как два несмышленых детеныша, опьяневшие от первой добычи и жарких солнечных лучей.
Поймав усатую физиономию Реара в свои руки, Рирша звонко чмокнула его в нос.
- Время счастья еще не прошло.

 Мире



Они не могли поймать взгляда карих глаз и подобно волнам перед упрямым утесом сторонились этой странной девушки, предпочитая шептать за ее спиной. Обыватели. Простые смертные.
Легкими шажками она мерила длину дорожки мощенной плитами, проводила пальцами по решеткам, вслушиваясь в музыку - один раз Герман даже видел, как незнакомка по-свойски беседовала с деревом... Даже почудилось угловатое коричневое лицо, высунувшееся из развилки между ветвей, внимавшее звонкой трели.
Странная.
Волосы нестерпимого алого цвета обвивают плечи, скрывают ясные глаза, прячут и оберегают - их дурманящий запах витает в воздухе, даже когда хозяйка уже успела закончить свой ежедневный променад и исчезнуть на шумных улицах растущего городка.
Раз за разом встречая ее на аллеях парка, юноша подмечал все новые детали, следы странности этой юной особы - на пальце намотана тонкая нитка, неизменное вечернее платье, будто девушка раз за разом сбегает со скучного бала, чтобы изумить благообразных горожан.
Или она приходит из других времен - бесплотный призрак, видевший эти могучие деревья еще тонкими веточками...
Мягкая улыбка, брошенная в ответ на пытливый взор, каждый раз заставляла его смущенно краснеть и отводить глаза - будто вторгался раз за разом во что-то личное, чужое, но очень важное. И мешал своим ребяческим интересом.
Странное дело - девушка была немногим его старше, но временами скользило нечто такое в ее взоре, который кажется, видел слишком много. А Герман как вор хотел украсть это знание.

Такой же настырной была и другая мысль - они связаны нитью Судьбы, что тонче волоса и крепче стальных оков, тайна одного скоро станет общей для двоих. Но недели стекались в месяцы, а юноша все никак не мог побороть святотатственного ужаса и подойти к колдунье.

Удушливо жаркий летний день стелил под ноги пыльную поземку, будто дорогое сукно, пытаясь увлечь покупателя проблесками золотой нити и мягкостью хлопка - каменная лавка давала вожделенную прохладу, да так рьяно, что Герман чувствовал приближение скорой простуды. Черные глаза невольно слипались, протестуя против сухого академического почерка старшего брата и не позволяя вчитываться в письмо - бороться с этим наваждением было совершенно бесполезно и бессмысленно. Голова бессильно склонилась к плечу, отпуская сознание на волю.
Тихий шорох, будто песок из клепсидры, тоже знакомое дуновение не то духов, не то кожи... или проказник ветер, пробегая над заросшим полевыми цветами лугом, собрал их фимиам решительным движением и резко швырнул в лицо спящему.
- Мы знаем, кто мы такие, но не ведаем, чем можем стать, - мягко прошептала прозрачная река, омывая руку прохладными струями воды - настолько холодными, что кровь застывала в венах, но такими ласковыми и мягкими...

Никто не знал, откуда у нее такой дар - видеть в каждом затаенную магию - вещи и растения оживали под чуткими прикосновениями, животные успокаивались, лишь вдохнув несравненный аромат, исходивший от девушки, а человеку было достаточно услышать мелодичный голос, чтобы забыть печали.
Но всегда одна - колдовство, пусть даже во благо, никогда не нравилось простым людям. Участливо шептали побеги хмеля, обвивая плачущую девушку - еще не пришло время.

Открыв глаза, Герман замер и не сразу смог восстановить сбившееся дыхание - рядом с ним, прижавшись белой щекой к его плечу, спала девушка, почти свернувшаяся в комочек на жестком каменном сидении. Пыльное дыхание полдня не смело коснуться ее одежд и волос, разметавшихся как драгоценное покрывало, на тонком мизинце поблескивала тонкая нитка. И точно такая же обвивала и его палец.
- И веточка розмарина для памятливости, - невпопад брякнул Герман, не понимая, то ли жаркий сон еще не выпустил его из объятий, то ли и вправду свершилось... предначертанное.
- Дороги отмеченных всегда сливаются в одну, - пропела девушка мягко улыбаясь и шаловливо глядя на юношу, сквозь выбившуюся прядь волос. - будто нити в кудели Парок.