Немного фотографий, пока помню
- Ррр... веско пробормотал звереныш, сворачиваясь упругим калачиком и пряча клыкастую физиономию под кончик пушистого хвоста. По-другому и не скажешь - всего в этом звуке намешано.
И радость полета, когда с самого высокого дерева машешь рукой пролетающему самолету, и азарт охоты, когда по одной только смутной тени и вздоху находишь жертву и сладость темноты, которую можно лишь впитывать...
И глаза становятся шалыми, с большими зрачками и пляшущими искрами, и пробуждается не то, что второе - третье и четвертое дыхание, когда забыв себя бежишь. Вперед. Наперегонки с ветром и оседающей росой. Рискуя свернуть на косогорах шею, но ни в коем случае не останавливаться. Ни за что на свете! Пускай рвется ткань бытия и истончается кудель времени - зов крови неумолим.
Досталась мне одна странная привычка в наследство - называть места краткого отдыха своим домом. Лес с его горькими травами и промозглыми низинами, солнечные поляны, сонное озеро, с вечной туманной дымкой, маленький летний домик, скрытый от глаз осиной - все это родное и любимое. До такой степени, что находясь еще за несколько километров от них, начинаешь нервно теребить браслет и думать - а вдруг что-то случилось? И в итоге навоображав себе множество бедствий и несчастий, едва дождавшись подходящего момента - сбегаешь прочь, растворившись в сумерках. Чтобы ревниво облазать каждый закуток и убедиться - все как всегда. Почти что не тронутое временем и к счастью помилованное человеком.
А потом, завернувшись в теплый плед, с горячей кружкой в руках сидеть на крыльце и блаженно вдыхать пробуждающиеся ароматы, слушать пение птиц и шорохи ночной жизни, перебирать это как драгоценности из шкатулки... И вновь задаваться вопросом - как год за годом ты умудряешься пережить долгие городские будни, чтобы не сорваться с места, и не сойти с ума с тяжести бетонных стен? Наверное, потому что каждый раз забываешь, как же за городом хор-р-р-рошо).
Осталось только убрать с глаз долой пепелище и позволить природе вылечить эту рану - хотя деревья, пострадавшие от осеннего пожара, уже не оклемаются. Но это все потом...
Жар постепенно распространяется от кончиков пальцев выше по телу, заставляя сердце стучать все быстрей и быстрей, снова слышна древняя как мир мелодия, простая и незамысловатая, но почему-то при свете дня не сразу вспомнишь ритм. А над едва пробившейся травой уже клубится и зовет к себе туман - его серая шубка намокла от выступившей росы и он внимательно смотрит прямо в сердце желтыми глазами. Бесхитростно. Чего и себе желаю...
Медленно и нехотя бесплотный зверь все-таки подходит ближе, чтобы запустить холодные когти во взъерошенные волосы, чтобы вкрадчиво подышать в затылок и пустить по коже стадо мурашек - ему неинтересно просто сидеть и ждать очередного чуда, да и насмотрелся он уже на эти сумеречные видения. Но сестра по духу отчего-то медлит. Влажным носом он втянет воздух и вопросительно склонит голову набок, напоминая великовозрастного щенка - и спесь вся куда-то исчезла, остались только изумление и ожидание, смешанные с обидой.
Только тогда можно вскочить на ноги и устремиться сквозь опускающиеся покровы ночи, по желтым ореолам фонарей, по невысохшим еще лужам, неспешно и осознавая, если не свою власть, то принадлежность. Чувствовать, как бесплотные пока тени выходят из-за стволов и выныривают из травы, становясь позади...
И ночь падает на оставшиеся после Стаи следы в пыли.
И место понадежней для подарка приготовлю...