Пора заводить правило - спустя год с момента написания текста все-таки вывешивать его на суд))
Потому что он жалостливо покрывается пылью, изредка перечитывается и .. ничего. Лучше сделать его не получается, а удалить не поднимается рука.
В общем, посвящается бессмертному фильму "Бесславные ублюдки" и Лэ о Лэйтиан.
Дичайшее АУ и авторский произвол. Рейтинг наличествует, как и скверные плохиши-феаноринги.
Я все сказал...
Среди печальных преданий, дошедших до нас из тех скорбных дней,
есть некоторые, которым радуется сердце
и где из-под мрака беды и смерти пробивается свет.
Его очистительное пламя
— Проклятье.
Слово ударилось о своды и упало обратно в зал.
— Проклятье Феанора, — повторил Финрод, — оно снова напоминает о себе.
Народ Нарготронда помалкивал, Берен помалкивал вместе с ним. Сжимал руку Лютиэн, сбежавшей за ним из Дориата, и ждал, последует ли Друг Людей за клятвой, некогда данной его отцу.
— Ты знаешь, какие силы пробудятся от одного лишь желания обладать Сильмариллами? — король прикоснулся к внезапно потяжелевшему венцу и отдернул руку. — Феаноринги забудут о рубеже Маэдроса и не спросят за твою жизнь ломаной подковы. Ты готов к этому?
— Да, — непослушными губами ответил Берен. Фелагунд вздохнул и снял с золотистых волос серебряную корону, не глядя передавая её брату.
— Значит, выступаем, завтра, — возмущенный ропот пронесся по тронному залу, но не более того. Безмолвными тенями эльфы уходили прочь, оставляя за собой с полсотни сородичей.
Тех, кто все-таки решил пойти за Королем и его клятвой.
Кровь пузырилась в уголке пасти сдыхающего орка — тускнеющими глазами он смотрел на заточенный кинжал и дергался, пытаясь увернуться от неотвратимо надвигающейся смерти. Но только внутренности расползались по траве от каждого движения.
Его сородич...Его сородич валялся неподалеку, уже успев порядком окоченеть. По снятому скальпу деловито сновали трупные мухи, а в развороченной глотке застрявшей костью торчал наруч от эльфячьего доспеха. Кхгаз только-только похвастался обновкой, снятой с окочурившегося дивнюка, когда на отряд напали они. Семеро остроухих ублюдков, вырезавших двадцать орков всего за несколько мгновений.
— Будешь семнадцатым, — усмехнулся Амрод, с размаху впечатывая каблук сапога в кадык темной твари. Сграбастав жесткие волосы в кулак, феаноринг приподнял отяжелевшую голову и сноровисто надрезал кожу надо лбом, обнажая череп, розоватый от проступающей крови. Подбросив на ладони снятый скальп, феаноринг переглянулся с близнецом и состроил насмешливую рожу. — Отстаешь, братишка.
— У меня уже девятнадцать, — осклабился Амрас, кивая на свои трофеи, подсыхающие на стволе поваленного дерева.
— Ублюдки, презренные псы!!! — взвыл еще один пленник, привязанный запасливыми эльфами на будущее. — Хозяин скормит ваши потроха варгам! Тва-арх…
— Гнусаво щебечешь, птичка, — протянул Маэдрос, стряхивая с железной рукавицы ошметки содранной кожи, — и врешь к тому же. Твой Хозяин скорее обмочится от натуги, чем дотянет до нас свои опаленные культи.
— В этой фразе, несомненно, чувствуется жизненный опыт, — насмешливо фыркнул Келегорм, — но старший прав. Видишь тот ясень? — поскуливающий от боли орк неохотно глянул в указанном направлении. Осенний ветер мягко шевелил тонкие ветви дерева, тянущиеся к земле под непривычной тяжестью. Орочьи скальпы свешивались с них, успешно подменяя собой опавшую листву. Не оставляли и малейшего просвета. Нещадно смердели, провоняв всю поляну до выступающих слез из глаз.
— Это наше пятое дерево за эту неделю. Сказать сколько твоих сородичей пошло на одно такое, а, охотник до дивнючьих цацок? — светловолосый эльф подпер свороченную на сторону челюсть пленника острием копья и ухмыльнулся.
— Тогда спой нам, откуда вы такие красивые тут взялись.
Волчий Остров содрогался от торжествующих воплей — давненько Темному не перепадало столько отборной эльфятины. Да еще и королевских кровей. Каким бы высокородным не был остроухий колдун, но вокруг кола он плясал так же, как и простой человек. Сначала, пытаясь спасти от голодных волков свои ноги, потом содержимое подштанников. Звери отступили лишь раз, когда из прогрызенного кошеля на залитые кровью и дерьмом плиты посыпались золото и драгоценные камни. Орки отшвырнули замешкавшихся хищников прочь, стремясь урвать больше нежданной добычи.
Саурон глумливо улыбнулся и грубовато потрепал ближайшего варга за шкирку, похлопал по заметно округлившемуся брюху.
— Хищнику никогда не понять крысу, ты согласна? — волчица прихватила хозяйскую руку клыками, урча от восторга и слепого животного счастья. Майар перевел взгляд на образовавшуюся свалку и гадливо скривился.
— Ату, Верная, ату их!
— Значит, перебираемся ближе к логову Моргота? — Карантир взглянул на север, в сторону курящейся над плоской равниной пыли и смога. Скалящиеся клыки Тангородрима темнели на фоне неба, порядком опостылевшие и намозолившие глаза.
— Давно пора, — бросил Куруфин, выпрямляясь и обтирая нож об колено. На лбу говорливого орка искривленной молнией рдел все тот же силуэт проклятой горы. Как у сотни сдохших и десятка ранее отпущенных врагов.
— Арфа и факел, — отозвался Маглор, рассматривавший высвобожденный наруч.
— Значит, не соврал, — Маэдрос задумчиво посмотрел на заляпанный герб. — Получается, мы отомстили за кузена?
— И не узнали, ради чего он покинул свою берлогу. Осторожный и бережливый Финрод, облаченный в орочье тряпье?
— Или ради кого, — хмуро произнес Куруфин. — Он же отдал какому-то человеку свое кольцо.
— Жизнь за жизнь, — Маэдрос осторожно очистил наруч рукавом и положил его в пышное разнотравье, как можно дальше от сваленных в кучу трупов. — Все справедливо.
— Не стоило называться Другом Людей, — встрял Амрод. — Эта дружба теперь дорого стоит.
— Нам пора, — оборвал разговорившихся братьев Келегорм, ступая следом за Маэдросом, в сторону прогалины, где паслись стреноженные кони. Темно-серая тень отделилась от безмолвствующего подлеска и потрусила за хозяином, тычась носом в развернутую ладонь.
— Нет, это не зайцы, — волкодав согласно рыкнул, скаля клыки на лежащих ничком орков. — Те хотя бы сопротивляются. И не визжат, как девы, — Келегорм спешился и ткнул ближайшего носом сапога. Нахмурился, даже принюхался, невольно повторяя за псом.
— Братья, нам прежде встречались колдующие орки?
— После фляги вина бывало, но чтобы на трезвую голову, — недоверчиво покачал головой Карантир, склоняясь в седле.
— Пусть перевернутся, — Маэдрос прищурился и внезапно рассмеялся, — Турко, прояви же наконец вежливость и подай даме руку.
Разоблаченная от колдовства парочка молча жалась друг к другу, сверля эльфов настороженными взглядами.
— Надо же, человек и синдэ, — присвистнул Амрас, рассматривая коротко остриженную деву. На бородатого мужчину он смотрел менее охотно, раздражаясь от чрезмерно враждебного взгляда.
— Наглый человек и глупая синдэ? — задумчиво предположил Маглор.
— Заткнись! — рявкнул Берен, тянясь к отсутствующему на поясе мечу, — Лишь трус будет угрожать безоружному!
— Лишь глупец будет дерзить вооруженному, — огрызнулся в ответ Келегорм, сжимая в руках копье.
— Так может, мы разойдемся восвояси? — подала голос эльфийка.
— Я бы рад угодить вам, моя госпожа, — громко проговорил Маэдрос, оттесняя вспыльчивого брата прочь от насупившегося смертного, — но не каждый день встретишь путников в этих краях. Что привело вас к предместьям Ангбанда? Злая воля или голос чести?
— Честь привела нас к Тол-ин-Гауроту, — ответил мужчина, невольно сжимая руки в кулаки. На указательном пальце блеснули свившиеся в кольцо змеи, не потускневшие ни на йоту. — А недобрая воля ведет к трону Темного Властелина.
Маэдрос поднял руку в предупреждающем жесте, но остальные феаноринги и так замерли, предчувствуя роковые слова.
— Брачным залогом нам послужит Сильмарилл, — произнес Берен и гордо выпрямился.
— Брат!!! — возмущенно вскрикнул Келегорм, пытаясь вырваться из рук Карантира, — Как ты можешь?! Ты забыл Клятву?!
— Угомонись, — отмахнулся Маэдрос, морщась как от застарелой боли. Горло снова запершило от давно развеявшегося пепла, но эльф встряхнулся, отгоняя призраков прошлого. И заговорил, обращаясь к побледневшему человеку.
— Забудь о Камнях, Берен, они не принадлежат тебе.
— Никому из живущих и не рожденных, — вскинулся Амрас, комкая в руках поводья.
— Потому что сотни лет венчают голову Бауглира, — отозвался Берен, стряхивая с себя руки Лютиэн. — Твой род давно утратил право на них, Маэдрос Высокий, об этом даже сложены песни!
— Берен, хватит! — воскликнула эльфийка, замечая, как помертвели лица нолдор, становясь похожими на высеченные из мрамора маски. — Ты не знаешь, о чем говоришь!
— Твоему скудному умишку не понять, человечек, — прошипел Маэдрос, резко приближаясь к Берену и стискивая пальцы на его горле, — ты ценишь только ту боль, что ближе к собственному телу, не так ли? — жесткая хватка безжалостно выкручивала захрипевшему мужчине кадык.
Вода неохотно перекатывалась через тело, внезапно перегородившее течение ручья, слизывая алый цвет с разодранной туники. Сиплое дыхание с трудом прорывалось через искривленный в муке рот, но у смертельно раненного не было сил закричать и позвать на помощь. Как не было шанса выжить, в одиночку столкнувшись с орочьим разъездом.
Надежда умерла в яркий солнечный полдень, и никакое колдовство не смогло бы повернуть время вспять. Утешить отца, бросившего факел на погребальный костер сына. Утолить беспощадный голод, терзающий душу. Феаноринги не позволили отравить себя ядом смирения, сладкой сказочкой о неминуемой встрече в конце пути.
Они были должны Куруфину за племянника. А Моргот был должен им.
Ангбанд напоминал затаившуюся в траве гадюку — от каждого камня веяло угрозой и смертью, казалось, что бестолковое нагромождение, увенчанное трезубым пиком, должно вот-вот рухнуть, размозжить собой все живое и затопить тьмой все земли от края до края. Но Ангбанд был недвижим и до странного тих — трепетали на ветру сигнальные факелы, пыль скользила под ногами бесцветной поземкой.
Так, не обменявшись ни единым словом, феаноринги вошли в распахнутый зев крепостных ворот, отведя любой случайный взгляд колдовством Лютиэн.
Терзаемый бесконечной болью Моргот наконец сумел забыться странным сном и Ангбанд замер, покорный воле своего властелина. Голова Валы, увенчанная тяжелой короной, медленно клонилась на грудь, но перводомцы смотрели только на сияющие Сильмариллы, позабыв обо всем.
Безмолвно рассредоточившись они бесшумно подкрались к вырезанному в камне трону, Маэдрос взобрался на подлокотник с одной стороны, Карантир с другой. Берен затаил дыхание, но свет всего лишь померк, на мгновение затененный эльфийскими ладонями. Камни свободно вывалились из червленого венца, феаноринги спустились вниз, передавая наследие отца остальным братьям. И человекуг показалось, что Сильмариллы засверкали еще ярче, чем мгновение назад.
Но вдруг корона, лишившаяся камней и потерявшая вес, свалилась с чела Моргота и громким лязгом прокатилась по выщербленным плитам.
Темный проснулся.
— Глупцы, — пророкотал он, вздымаясь на ноги и заполоняя собой весь зал, так что казалось, сами камни не выдержат давления и раскрошатся в пыль. — Мерзкое отродье, как вы только посмели явиться сюда! — Ангбанд содрогнулся, пол зазмеился сотней трещин и феаноринги рухнули на колени, поверженные направленной на них злой волей.
— Бегите, — прохрипел Амрас, с трудом оборачиваясь на остолбеневшего человека и бросая к его ногам один из Камней, — Убирайтесь отсюда!
Моргот склонился над поверженным Маэдросом, выдирая из его рук Сильмарилл. Отшвырнул прочь пустую железную рукавицу, трепетно коснулся добычи, как вдруг по его исковерканной плоти заструился белоснежный огонь. И крепость содрогнулась от вопля боли. Потолок начал осыпаться, стены задрожали. Берен бросился было внутрь, но Лютиэн удержала его за руку.
— Прочь, глупцы! — взревел кто-то из феанорингов и человек внял приказу, но только когда тяжелая плита перегородила выход из зала и начала заваливаться на них.
Ангбад дрожал раздираемый внутренним огнем — волосы спасенных трепетали от жара, кожу беспощадно пекло, но они не могли отступить или отвести взгляда от творящегося безумия. Никогда прежде не умирал Вала. Никогда прежде не уходила из мира Клятва, подкрепленная именем самого Создателя.
Берен сжимал в руке Сильмарилл, доставшийся ему по велению непонятной судьбы, на поясе Лютиэн висел кинжал, оброненный Куруфином на последней стоянке. Или оставленный, как прощальный дар.
— Однако, — протянул ненавистный голос и из неприметной тени вышел Саурон, без должного трепета взирая на рушащуюся цитадель, на осыпающиеся пики. — Я и не думал, что мое бездействие может привести к таким последствиям.
— Твою мать, — сплюнул Берен шагая вперед, — проклятая шавка!
— Но-но-но, — окрысился Саурон, — побольше уважения, смертный! Если бы не я, то вы не дошли даже до Острова, глупые мошки. Думаете, я не заметил вашего колдовства на пороге собственного дома? — майар выдохнул и провел ладонью по лицу, словно смахивая накатившую злость.
— Но полно, нам нужно еще обсудить кро-ошечную деталь. — Саурон медленно обошел пару кругом, пренебрежительно улыбаясь. — Совсем скоро здесь будет не продохнуть от светозарных лиц, а значит, мне потребуется ваше … заступничество? Или хотя бы красноречивое молчание. — И зачем же? — спросила Лютиэн.
— Мне порядком надоели Серые Земли, да и служить более не кому, вашими усилиями, детки. Вам достается камешек и жизнь, полная счастья и сопливых детишек. А мне — относительно благоустроенная жизнь за границами вашего понимания, разве только несколько столетий недоверия и плохо скрытой враждебности. Всем остальным — мир, покой и сотня прекрасных легенд, основанных на неоспоримой правде. Идет?
— Прекрасную картину ты нарисовал, Гортхаур, — майар отшатнулся от кинжала, почти упершегося ему в лоб, но за спиной вдруг оказался Берен. И Камень, обжегший спину Саурона даже сквозь одежду. — Но лучше мы дадим тебе то, что нельзя будет снять. — Ангрист стремительно вонзился в кожу, обагрившись проступившей кровью, и темный взвыл от нестерпимой боли, оседая на колени. Лютиэн перехватила рукоять клинка и бестрепетно продолжила росчерк, мрачно улыбаясь.
На гладком челе Саурона незаживающей раной алели пики уже разрушенного Тангородрима.
-
-
25.08.2014 в 22:42-
-
25.08.2014 в 22:59